Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина во время дня и шорох во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по
городу и исчезали неведомо куда и как с рассветом дня те же самые тени вновь появлялись
в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся
чертей и ведьм.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть
в городе, там вам
черт знает что подадут!
— Пора идти. Нелепый
город, точно его
черт палкой помешал. И все
в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы с венского на московский. Обок с одним таким уродищем притулился, нагнулся
в улицу серенький курятничек
в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
— Тоську
в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали,
черт его знает что за
город, жителя
в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась
в политику…
— Ну… Встретились за
городом. Он ходил новое ружье пробовать. Пошли вместе. Я спросил: почему не берет выкуп за голубей? Он меня учить начал и получил
в ухо, — тут
черт его подстрекнул замахнуться на меня ружьем, а я ружье вырвал, и мне бы — прикладом — треснуть…
Тушин не уехал к себе после свадьбы. Он остался у приятеля
в городе. На другой же день он явился к Татьяне Марковне с архитектором. И всякий день они рассматривали планы, потом осматривали оба дома, сад, все службы, совещались,
чертили, высчитывали, соображая радикальные переделки на будущую весну.
— Ваша жена…
черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут
в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из
города!
Словом сказать, круглый год
в городе царствовала та хлопотливая неурядица, около которой можно было греть руки, зная наперед, что тут
черт ногу сломит, прежде чем до чего-нибудь доищется.
Полосатое бревно шлагбаума заскрипело
в гнезде, и тонкий конец его ушел высоко кверху. Ямщик тронул лошадей, и мы въехали
в черту уездного
города Ровно.
Магнату пришлось выбраться из
города пешком. Извозчиков не было, и за лошадь с экипажем сейчас не взяли бы горы золота. Важно было уже выбраться из линии огня, а куда — все равно. Когда Стабровские уже были за
чертой города, произошла встреча с бежавшими
в город Галактионом, Мышниковым и Штоффом. Произошел горячий обмен новостей. Пани Стабровская, истощившая последний запас сил, заявила, что дальше не может идти.
Петр Васильич остался, а Матюшка пошел к конторе. Он шел медленно, развалистым мужицким шагом, приглядывая новые работы. Семеныч теперь у своей машины руководствует, а Марья управляется
в конторе бабьим делом одна. Самое подходящее время, если бы еще старый
черт не вернулся. Под новеньким навесом у самой конторы стоял новенький тарантас,
в котором ездил Кишкин
в город сдавать золото, рядом новенькие конюшни, новенький амбар — все с иголочки, все как только что облупленное яичко.
— Нет, не фальшивые, а требовали настоящих! Как теперь вот гляжу, у нас их
в городе после того человек сто кнутом наказывали. Одних палачей, для наказания их, привезено было из разных губерний четверо. Здоровые такие
черти,
в красных рубахах все; я их и вез, на почте тогда служил; однакоже скованных их везут, не доверяют!.. Пить какие они дьяволы; ведро, кажется, водки выпьет, и то не заметишь его ни
в одном глазе.
Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся
в каком-то чужом, темном и враждебном месте. Опять горела на западе
в сизых нагроможденных тяжелых тучах красно-янтарная заря, и опять Ромашову чудился далеко за
чертой горизонта, за домами и полями, прекрасный фантастический
город с жизнью, полной красоты, изящества и счастья.
"Однако ж это,
черт возьми, скверно!" — подумал я, прочитавши прошение, и приказал закладывать лошадей, чтоб ехать немедленно
в город.
В прошлое воскресенье, взяв отпуск, пошли они
в город к своим портным, примерить заказанную офицерскую обмундировку. Но
черт их дернул идти обратно
в лагери не кратчайшим привычным путем, а через Петровский парк, самое шикарное дачное место Москвы!
— Да вы дорогу-то здешнюю знаете ли-с? Ведь тут такие проулки пойдут… я бы мог руководствовать, потому здешний
город — это всё равно, что
черт в корзине нес, да растрес.
В дело вмешался протоиерей Грацианский: он обратился к народу с речью о суеверии,
в которой уверял, что таких
чертей, которые снимают платки и шинели, вовсе нет и что бродящий ночами по
городу черт есть, всеконечно, не
черт, а какой-нибудь ленивый бездельник, находящий, что таким образом, пугая людей
в костюме
черта, ему удобнее грабить.
Потянув немножко спирту, дьякон вздрогнул и повалился
в сани. Состояние его было ужасное: он весь был мокр, синь, как котел, и от дрожи едва переводил дыхание.
Черт совсем лежал мерзлою кочерыжкой; так его, окоченелого, и привезли
в город, где дьякон дал знак остановиться пред присутственными местами.
Ротмистр, не полагаясь более на средства полиции, отнесся к капитану Повердовне и просил содействия его инвалидной команды к безотлагательной поимке тревожащего
город черта; но капитан затруднялся вступить
в дело с нечистым духом, не испросив на то особого разрешения у своего начальства, а
черт между тем все расхаживал и, наконец, нагнал на
город совершенный ужас.
— Это, ребята, крещеный! — крикнули мужики и, вытащив дьякона с
чертом из канавы, всунули
в утор одной бочки соломинку и присадили к ней окоченелого Ахиллу, а
черта бросили на передок и поехали
в город.
Есть как будто что-то похожее на недавние следы, но кто теперь отличит свежий след от вчерашнего, когда снег весь взялся жидким киселем и нога делает
в нем почти бесформенную яму.
В городе прокричали утренние петухи. Нет, верно
черта сегодня не будет…
С бесплодных лысых холмов плыл на
город серый вечер,
в небе над болотом медленно таяла узкая красная
черта, казалось, что небо глубоко ранено, уже истекло кровью, окропив ею острые вершины деревьев, и мертвеет, умирает.
Несколько дней после того, как Бельтов, недовольный и мучимый каким-то предчувствием и действительным отсутствием жизни
в городе, бродил с мрачным видом и с руками, засунутыми
в карманы, —
в одном из домиков, мимо которых он шел, полный негодования и горечи, он мог бы увидеть тогда, как и теперь, одну из тех успокоивающих, прекрасных семейных картин, которые всеми
чертами доказывают возможность счастия на земле.
— Ничего не страшно!.. Я во многих острогах был…
в разных
городах… Я, брат, к господам прилип там… И барыни были тоже… настоящие! На разных языках говорят. Я им камеры убирал! Весёлые,
черти, даром что арестанты!..
— Вот это встреча! А я здесь третий день проедаюсь
в тяжком одиночестве… Во всем
городе нет ни одного порядочного человека, так что я даже с газетчиками вчера познакомился… Ничего, народ веселый… сначала играли аристократов и всё фыркали на меня, но потом все вдребезги напились… Я вас познакомлю с ними… Тут один есть фельетонист — этот, который вас тогда возвеличил… как его? Увеселительный малый,
черт его дери!
Если это, по-вашему, называется отсутствием всех предрассудков и просвещением, так
черт его побери и вместе с вами!» Когда он стал приближаться к середине
города, то, боясь встретить французского генерала, который мог бы ему сделать какой-нибудь затруднительный вопрос, Зарецкой всякий раз, когда сверкали вдали шитые мундиры и показывались толпы верховых, сворачивал
в сторону и скрывался между развалинами.
—
В самую средину
города, на площадь. Вам отведена квартира
в доме профессора Гутмана… Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте, господин офицер! Не судите о нашем
городе по бургомистру:
в нем нет ни капли прусской крови…
Черт его просил у нас поселиться — швернот!.. Жил бы у себя
в Баварии — хоц доннер-веттер!
Прохор. Ух ты… Железнов —
в одночасье, теперь — она! Опять начнет
город чепуху молоть… Ф-фу… Вот уж…
Черт…
Он мог назваться верным типом южного славянина и отличался радушием и гостеприимством; хотя его наружность и приемы, при огромном росте и резких
чертах лица, сначала казались суровыми и строгими, но он имел предобрейшее сердце; жена его была русская дворянка Руднева; дом их
в городе Казани отличался вполне славянской надписью над воротами: «Добрые люди, милости просим!»
И тогда огромная крепость,
в плоских стенах которой не было ни одного огонька, уходила
в мрак и тишину,
чертою молчания, неподвижности и тьмы отделяла себя от вечно живого, движущегося
города.
В городе Антонушку не любили, он был мордвин или чуваш, и поэтому нельзя было думать, что он юродивый Христа ради, но его боялись, считая предвозвестником несчастий, и когда,
в час поминок, он явился на двор Артамоновых и пошёл среди поминальных столов, выкрикивая нелепые слова: «Куятыр, куятыр, —
чёрт на колокольню, ай-яй, дождик будет, мокро будет, каямас чёрненько плачет!» — некоторые из догадливых людей перешепнулись...
— Не знаю, может, и был…
черт… только теперь нету… И вообще, знаешь, милая, вези ты своего младенца
в город. И немедленно, там сделают операцию… Демьян Лукич, а?
— Да, теперь небось что?.. Что?.. Ишь у тебя язык-от словно полено
в грязи вязнет… а еще спрашиваешь — что? Поди-тка домой, там те скажут — что! Никита-то нынче
в обед хозяйку твою призывал… и-и-и… Ишь, дьявол, обрадовался
городу, словно голодный Кирюха — пудовой краюхе… приставь голову-то к плечам, старый
черт! Ступай домой, что на дожде-то стоишь…
Выбиваешь из
города (то есть за
черту) противной партии палки; победишь — и
в награду на побежденном едешь верхом
в триумфе
в завоеванный
город.
В коротком обществе, где умный, разнообразный разговор заменяет танцы (рауты
в сторону), где говорить можно обо всем, не боясь цензуры тетушек, и не встречая чересчур строгих и неприступных дев,
в таком кругу он мог бы блистать и даже нравиться, потому что ум и душа, показываясь наружу, придают
чертам жизнь, игру и заставляют забыть их недостатки; но таких обществ у нас
в России мало,
в Петербурге еще меньше, вопреки тому, что его называют совершенно европейским
городом и владыкой хорошего тона.
Советница.
Черт меня возьми, ежели грамматика к чему-нибудь нужна, а особливо
в деревне.
В городе по крайней мере изорвала я одну на папильоты.
— И вот, — говорит, — тебе, милостивый государь, подтверждение: если память твоя сохранила ситуацию
города, то ты должен помнить, что у нас есть буераки, слободы и слободки, которые
черт знает кто межевал и кому отводил под постройки. Все это
в несколько приемов убрал огонь, и на месте старых лачуг построились такие же новые, а теперь никто не может узнать, кто здесь по какому праву сидит?
Пока у меня были приличные штаны, я играл
в городе роль порядочного человека, но,
черт возьми, как только штаны с меня слезли, так я упал
в мнении людей и должен был скатиться сюда из
города.
Перед тем, как снять это помещение, Аристид Кувалда имел
в городе бюро для рекомендации прислуги; восходя выше
в его прошлое, можно было узнать, что он имел типографию, а до типографии он, по его словам, — «просто — жил! И славно жил,
черт возьми! Умеючи жил, могу сказать!».
Если вам когда-нибудь случалось взбираться по крутой и постоянно чем-то воняющей лестнице здания присутственных мест
в городе П-е и там, на самом верху, повернув направо, проникать сквозь неуклюжую и с вечно надломленным замком дверь
в целое отделение низеньких и сильно грязноватых комнат, помещавших
в себе местный Приказ общественного призрения, то вам, конечно, бросался
в глаза сидевший у окна, перед дубовой конторкой, чиновник, лет уже далеко за сорок, с крупными
чертами лица, с всклокоченными волосами и бакенбардами, широкоплечий, с жилистыми руками и с более еще неуклюжими ногами.
Наш
город был один из глухих
городов «
черты».
В то время как
в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели
в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Фальстафа он представит скорее, потому что
в Фальстафе есть
черты, которые мы можем видеть во всяком доме, во всяком уездном
городе…
— Увидишь — поймёшь! Я часто на выставки ходил,
в театр тоже, на музыку. Этим
город хорош. Ух, хорош, дьявол! А то вот картина: сидит
в трактире за столом у окна человек, по одёже — рабочий али приказчик. Рожа обмякла вся, а глаза хитренькие и весёлые — поют! Так и видно — обманул парень себя и судьбу свою на часок и — радёшенек, несчастный
чёрт!
Таковы
в «Детских годах» немногие сведения о том, как проходила жизнь родных Сережи
в городе. Но большая часть книги занята изображением деревенской жизни, то
в Багрове, то
в Чурасове. Из этой-то жизни мы и представим теперь некоторые
черты, наиболее характеристичные.
Прослушал все это я и везу, куда мне было приказано; но вышло так, что Дмитрий Никитич встречает нас, вместе с городничим, еще на
черте города, повторяет свой зов, губернатор благодарит и приглашает его с собой
в коляску; поехали по
городу.
Во времена Пугачева удалой казак Чика принял на себя имя Захара Григорьевича Чернышова и прибавил
в народной памяти к популярному имени опальную
черту; другая песня говорит уже о темнице на волжском берегу,
в городе Лыскове.
Ну и
город Москва, я вам доложу. Квартир нету. Нету, горе мое! Жене дал телеграмму — пущай пока повременит, не выезжает. У Карабуева три ночи ночевал
в ванне. Удобно, только капает. И две ночи у Щуевского на газовой плите. Говорили
в Елабуге у нас — удобная штука, какой
черт! — винтики какие-то впиваются, и кухарка недовольна.
К вечеру весь
город уже знал, цриблизительно
в чертах, более или менее верных, всю историю печальных снежковских событий, которых безотносительно правдивый смысл затемняли лишь несколько рассказы Пшецыньского да Корытникова, где один все продолжал истощать меры кротости, а другой пленял сердца героизмом собственной неустрашимости.
Козулькой называется расстояние
в 22 версты между станциями Чернореченской и Козульской (это между
городами Ачинском и Красноярском). За две, за три станции до страшного места начинают уж показываться предвестники. Один встречный говорит, что он четыре раза опрокинулся, другой жалуется, что у него ось сломалась, третий угрюмо молчит и на вопрос, хороша ли дорога, отвечает: «Очень хороша,
чёрт бы ее взял!» На меня все смотрят с сожалением, как на покойника, потому что у меня собственный экипаж.
—
Черт знает что такое! Преступление сделано, и сейчас уже идут и глупости, и ошибки. И какие еще ошибки? Там я позабыл нож, которым оцарапал руку… И этот укол может быть трупный. Тьфу, сто дьяволов!.. И лаписа нет, и прижечь нечем… Скорей
в город!